Дела хуторские

 

 

 

 

                                                                                                                                                                                      Памяти Маши Федуловой

Давно на Родине своей я не бывала…

Привольный воздух, дух подсохших трав.

Степные дали, я о Вас мечтала…

Но дал Господь мне беспокойный нрав.

 

Покоя не было, ведь я спешила к знаньям:

Мир повидать хотелось, многое понять.

Уж так устроено, как видно, мирозданье:

Кому-то в нём приходится дерзать…

 

…Бугор высокий, перекати-поле,

Полынь сереет, стелется ковыль.

Легко мне дышится среди степи на воле,

Не давит горло городская пыль.

 

 

Вдали синеют меловые горы,

Как на ладонях спит Б.-Колдаир.

Необозримые, бездонные просторы –

Знакомый с детства, неизменный мир.

 

Погост раскинулся привольно на пригорке.

Здесь мои предки, здесь мои друзья.

Почти разваленная школа ждёт в сторонке,

К ней подойду с поклоном низким я.

 

Медпункт напротив. В нём трудилась мама:

Прививки делала трусливой детворе.

Уколы для детей – большая драма,

Ревели мы от страха во дворе.

 

Под тенью клёнов старые скамейки…

Здесь не один десяток лет стоят.

На них, закутавшись в платки и телогрейки,

Деды и бабушки ворчали на ребят.

 

Песок сыпучий перемешан с пылью –

Дорога к дому моему ведёт.

Сны перепутались с давно забытой былью,

Сердечко ноет и домой зовёт.

 

Засохший сад… В нём дули* собирали,

А дед Бочар нас из него гонял.

Мы за плетнём в кустах пережидали,

И старый дед на нас, сердясь, ворчал.

 

Дорога милая, песок струится в туфли,

Как я соскучилась за годы по тебе!

Цветы в саду Ермиловых пожухли…

Всё изменилось в жизни и судьбе.

 

Родимый двор, склоняюсь на колени:

В нём нет цветов, мой тополь не растёт.

И только в памяти моей здесь сад нетленный,

И только в памяти моей здесь всё цветёт…

 

Скамейка шаткая – на ней старик с корзиной.

Он ежевику из Апришенок несёт.

Седую голову к плетню слегка откинул,

Узнал землячку и к себе зовёт:

 

– Иришка, так твою раз этак,

Ёшь перетрёшь, едрён бабай!

Ну прямо чудо ентим летом,

Хоть бугая верхом седлай.

 

И напрямки на нём до Дона,

Там амором к родной воде,

Чтоб остудиться. Ну и чудо…

Как поживаешь? И иде?

 

Ну до чаво ж ты изменилась,

Тебя, чай, крюком не достать.

Как будто с облаков спустилась,

Давай-ка рядышком присядь…

 

На мать свою похожа стала:

Походка та же, та же стать.

Небось о нас не вспоминала?

Тебя лет двадцать не видать…

 

…Да, жизнь идёть, не молодеем.

Дон режить хутор, не жалея, наш.

С ним сладить с окаянным не умеем.

Размоить хаты, как худой шалаш.

 

Дон обмелел… Считай, что без догляда.

Зарос вдоль яра берег камышом.

Полынью сизой поросли левады,

Пришел в негодность и ваш старый дом.

 

Баркас отцовский сгнил и развалился,

Тропинка к Дону заросла травой.

Тебе ить край родной, наверно, снился,

Раз потянуло с города домой?..

 

За Дон давно уж нету переправы.

На отшибе сиротинцы живуть.

Понтонный мост, кубыть, разворавали,

А новый люди вроде и не ждуть.

 

Сто лет назад станица процветала,

В ту пору жили в ней лихие дончаки.

В ней ярмарка ить каждый год гуляла,

Сиротинскую знали казаки.

 

Да ты сама в Сиротинской училась,

Не один год ходила через лес.

В станицах жизнь теперь подразвалилась.

Поднялся б, не поверил твой отец…

 

В Сиротинской ить крепостное право:

Свезли на мясо резвых жеребцов.

На власть там нету никакой управы –

Донских под нож пустили скакунов.

 

Зерном зарплату людям отгружають

И в полцены назад зерно беруть.

В Сиротинской детишки голодають,

Ну прям как в резервации живуть.

 

Давно надежду у людей украли,

Челом к боярыне они уже не бьють.

По сути, жизнь у казаков отняли.

Сиротинцы иль воють, или пьють.

 

Один на всю округу участковый,

Чтобы порядок должный поддержать.

Оно, конечно, парень он толковый,

Но как без ехалки буянов усмирять?!

 

А по Обдонью знойный ветер рвался,

Волной струилась над землёй полынь.

Бесстрашный коршун в небе распластался,

Его баюкала и пеленала синь.

 

… Надысь твоя подружка померла.

Ты помнишь ли? Машанька Федулова.

Ить, баба работящая была,

Но не дал ей Господь пути иного.

 

Вы в детстве были не разлей вода.

На удочку ловили чекомасов*.

Ну девки озорные, прям беда,

Не вылезали летом из баркасов.

 

Чуть что не так – вы на косу долой,

Там на песке до ночи загорали.

И было не дозваться вас домой,

Родители в сердцах за то ругали.

 

Да… Были вы с Машанькой как огонь:

С бахчей арбузы втихаря таскали.

Не дай Бог, в споре было вас затронь –

Уж сдачи вы всегда и всем давали.

 

 

Сынок Машанькин – сирота теперь.

За ней Витюшка день и ночь тоскуить.

Судьба закрыла за Машанькой дверь,

Ну а дитё о матери горюить.

 

Её сгубили наши дохтора,

Чай, трое суток дурака валяли.

Всех разгильдяев посадить пора:

Дипломов много бестолковым надавали…

 

...Промчалось время, в прошлое ушло,

Народ разъехалси, а кто уж на погосте.

Как будто знойным ветром обожгло,

Почти никто не едить в хутор в гости.

 

И то… Живуть одни здесь старики.

Да москвичи дома вокруг скупили.

Они природы нашей знатоки –

Дон, словно пчёлы соты, облепили.

 

А по Обдонью знойный ветер шёл.

Клубясь, катилось перекати-поле.

Не каждый счастье на пути нашёл.

У каждого своя на свете доля.

 

Застыли в горле терпкие слова.

Я имя старика совсем не помню.

От прошлого кружилась голова.

Виденья прошлого скользили по Обдонью.

 

… Гутарют люди – ты ить дочку родила.

Не побоялась в сорок лет… Ну и дела…

Все хуторские удивились: вот так раз!..

Дык про тебя тут не один идёть рассказ.

 

Кто б мог подумать: будешь много знать,

Сумеешь книжки всяки разные писать.

Сынок твой старший, почитай, уже юрист.

Ну мы-то думали, что станить он артист.

 

А муж твой, стало быть, в отставке, офицер.

Чай, подполковник, для других поди пример.

Теперь он важный… Кандидат наук…

Про Вас мы знаем всё из первых рук:

 

Твоя сестра бываить здесь порой,

Наверно, тянить и иё поди домой.

Она ить в Иловле с семьёй теперь живёть

И встречи с сёстрами как манны с неба ждёть.

 

Кубыть Людмила у вас старшею была?..

Она в отцовскую родню собой пошла.

Вторая, Лиля… Где она сейчас?

Хотя о ней тут был один рассказ.

 

Гутарють люди – видная она,

Живёть безбедно, с мужем, не одна…

Отец ваш жалко не дожил до энтих дней,

Он уважение имел среди людей.

 

Сынок твой, помнишь, дом чуть не поджёг.

Отец с прутом за ним до Дона рысью бёг.

Тада ить перестройка началась

И мы продухтом запасались, помолясь.

 

Чай, спички, сахар, мыло, порошок…

Кто чем разжилси – то в амбар к себе волок.

Отец твой спичек закупил большой мешок.

Мол, пригодятся, чай, нагрянить ещё срок…

 

Твой сын Максимушка мешок тот отыскал

И спички дедовы за дом перетаскал.

Там стал коробки не жалея поджигать

И за сарай на огород метать…

 

Оно, конечно, может ничаво –

Дитя играить, что жа из тово?

Но ить сарай был чаканом покрыт…

Дед глядь в окно – никак сарай горить.

 

Стоял в сарае в бочке керосин,

А рядом с ним хранилси и бензин…

Отец в окно стал что есть сил кричать.

Ну а сынок твой в деле поспешать…

 

Из-за сарая бомбочки летять

И синим пламенем, пикируя, горять…

Коробки все сынок с испугу пережёг,

И за сарай он амором убёг…

 

         

Да, было дело, долго вспоминать.

Тропинка к Дону стала зарастать.

Нет горок глиняных и нету детворы,

Пустыми стали в хуторе дворы.

 

Разбеглись хуторские кто куда.

Такая вот, Иринка, ерунда…

А ить когда-то хутор процветал,

Народ достойный в хатах проживал…

 

И-и-ить такут твою раз этак,

Пойдём налью парного молока…

На Троицу понавтыкали веток,

Теперь мой двор видать издалека.

 

А ветки сильные… Побеги корни дали.

Враз закустились, прямо скрозь плетень.

Забор кустом большим агорновали,

Ить не к чему, но в то же время тень.

 

А летний ветер по лицу хлестал

И перехватывал дыханье терпким зноем.

Свободный ветер, ты меня узнал,

Когда я шла домой полынным полем.

 

...Надысь ко мне явилась с города кума,

Она от моды городской сошла с ума.

Совсем не помнить нашей жизни хуторской.

Оно, конечно, мы ж в навозе день-деньской.

 

Откеда знать нам, как в кино ходить,

Мы лишь обучены хвосты быкам крутить.

Ну а кума хотела, видно, шиковать

И стала туфли с каблуками надевать.

 

У нас по хутору дороги все в песке.

И он насыпался во все места куме.

Она пошла на Дон, как будто погулять,

Сама решила, видно, ноги отмывать.

 

Надела красный непристойный сарафан,

По нашим меркам хуторским – так просто срам…

Спустилась к Дону... Там гуляить бык.

Он к обнажённым бабам не привык.

 

Бык на куму стал с яростью глядеть.

Ну а кума, его завидев, начала бледнеть.

Полезла по обрыву в спешке вверх,

А бык за ней как бешеный побег.

 

Всё б ничего, но наша детвора

Из глины горок понастроила вчера.

Кума с испугу мчалась через них.

Беда случилась с ней в какой-то миг:

 

Каблук не вынес, отлетел в песок –

Кума упала в грязь наискосок.

И покатилась с визгом, прямо в Дон.

С ног сбила задом бугая... Убилси он.

 

И покатились они амором к воде.

Такого мы не видели нигде…

Всё перепуталось... Где бык, а где кума?

Она, как видно, испугалася сама:

 

В воде верхом залезла на быка

И матом кроить нас всех свысока.

Оно, конечно, бык с тех пор зачах:

Его взнуздала баба на глазах.

 

Ну а кума оделась поскромней

И стала действовать немного поумней…

 

 

...Да, жизнь теперь переменилась.

Ёшь перетрёшь, едрён бабай.

Переспектива нам открылась –

Лишь тока рот не разевай.

 

Теперь народ кто чем торгуить:

Кто самогонкой, кто собой.

Юрлова Любка вон колдуить,

Руководить чужой судьбой.

 

Гутарють стала экстрасенсом,

Умеить даже ворожить!..

Борьбу ведёть с подпольным сексом!

Народ с поклоном к ней бежить…

 

...Из Колдаира все теперь разбеглись:

Кто в Иловлю, а кто и в Волгоград.

Колхозы разрушениям подверглись,

Народ тому, конечно, был не рад.

 

Жить в городе – оно, конечно, проще.

Пришёл с работы – падай на диван.

А как же степи наши? Как же рощи?

Жизнь городская для людей дурман.

 

 

                                                                                              Поехал в город я за мебелью к куме,

А там  теперича как будто на войне:

Дома высокие, автобусы снують,

И люди разные проходу не дають.

 

Гремят трамваи, от рекламы всё блестить.

Я растерялся прям, куда же мне итить?

Ну… Слава Богу, на вокзал пришла кума

И к магазину отвела меня сама.

 

Приобрели мы с ней буфет, одёжный шкаф.

Мне подобрали для зимы в полоску шарф.

Вина купили и отправились к куме,

Ить надо ж было отдохнуть немного мне.

 

К ней на этаж нас лифт без отдыха довёз,

И на себе баул я в ентот раз не нёс.

Мы пообедали с ней сала и борща,

Кума зажарила на ужин нам леща.

 

Мне наказала дома быть и сладко спать.

Сама пошла подарки сёстрам покупать.

Ну я, конечно, всё по дому обошёл,

В конце концов уборную нашёл.

 

Закрылси в ней я по своим делам,

Гляжу – избаловались городские, просто срам:

Сияить всё, вода сама текёть,

И лихоманка их, лентяев, не берёть.

 

Ну понадворничал и начал выходить,

Тяну дверь с силой, стал замок крутить.

Её заклинило – я испужалси враз.

Беда такая приключилась в первый раз.

 

Я стал орать и помощи просить,

Потом со страху начал голосить.

Замуровали! Так её раз так!

Куме доверилси я для чего… Дурак.

 

Вот не придёть она… В уборной я помру,

А ить прошёл когда-то с немцами войну.

Без воздуха погибну словно лещ!..

Вцепился в дверь я, как голодный клещ.

 

Рванул я с силой дверцу на себя –

Сорвал косяк, весь нужник раздолбя.

Потоком хлынула со всех сторон вода…

И тут на грех вернулась с города кума.

 

Она с испугу начала орать,

Скорее воду с пола собирать.

“С ума сошёл ты видно, старый хрен!

Разбил квартиру сдуру мне совсем.

 

Толкать наружу нужно было дверь.

Залил соседей напрочь ты теперь…”

Видать соседи злые у неё.

В копейку встало ей невежество моё!

 

Чаво теперь об ентом сраме вспоминать,

Ить задний ход моей трагедии не дать.

Меня ругала на чём свет стоить кума,

Она от жизни городской сошла с ума…

 

 

Да, жизнь теперь переменилась.

Ёшь перетрёшь, едрён бабай.

Переспектива нам открылась –

Лишь тока рот не разевай….

 

Решил надысь я наварить ядрёных щей.

На огород пошёл, набрать чтоб овощей.

С собой для лёгкости взял старый лисапед:

Оно ить тяжести таскать – здоровью вред.

 

Ну оседлал его и, с Богом, по песку…

Чаво бы мне не разогнать свою тоску.

Вдоль Дона амором под горку с ветерком.

Давление, чай, вылечу потом…

 

В Апришенках народу почти нет,

Тем более что был уже обед.

Я лисапед в кустах, под яром, положил

И лопухами кое-где его прикрыл.

 

Пошёл картошки накопать, подрыть свеклы,

Сорвать петрушки, натаскать морквы,

Капусты срезать, лука, кабачок…

Гляжу в капусту въелси червячок.

 

Ах ты зелёный, вражий супостат!

Чужое портить кажный нынче рад.

Вот привезу я завтра дихлофос,

Подпарю им твой вездесущий нос.

 

Дык вот… Увлёкси я зелёным червяком,

Связалси с ним, с немногословным дураком.

Вдруг оглянулся: так твою раз так!

Обворовали! Как же это так?!

 

Мужик какой-то спёр мой лисапед.

Управы на ворюг теперя нет.

Смотрю он в горку лисапед ведёть,

И лихоманка его гада не берёть.

 

Ну я затрясси, заболел душой,

Рванул из изгороди кол самый большой

И в гору кинулси без страха со всех ног.

Откеда силы столько взять я только смог?!

 

Ешь перетрёшь, украли лисапед!..

(На горку выедить и всё тада, привет!)

Я диким голосом “ни с места!” заорал

И мужика тово безумно испугал.

 

Он в горку кинулси что мочи есть бежать.

Мой лисапед не думал даже и бросать.

– Ворюга наглый, ёкорный бабай,

Ты мне не нужен, технику отдай!

 

Куды там… Было бы об чём его просить.

Ворюга ноги собиралси уносить.

Верхом залез на мой родимый лисапед.

(Накрылси, стало быть, ядрёный мой обед.)

 

Заголосил я, заболел душой:

Урон в хозяйстве, пусть и небольшой.

Мужик с испугу выпучил глаза…

(Оно, конечно – в гневе я гроза.)

 

Ногами дрыгаить, педали не найдёть,

А сам чавой-то на меня орёть.

Ну, думаю, чичас я добегу

И покажу тебе бесстыжему врагу…

 

 

Слегка прицелился и кол в него метнул.

Упал на землю он – и глазом не моргнул.

Я подскочил, чтобы забрать свой лисапед,

Гляжу, а енто дачник, мой сосед.

 

С ночной рыбалки он, как видно, в горку шёл

И лисапед свой самоличный мирно вёл…

Погорячилси я, чаво теперь скрывать,

А дачник начал мне расправой угрожать:

 

– Ты что, совсем сошёл с ума, трухлявый пень?!

Хотел ответить я ему, но было лень.

Трусцой побег я с ентой горки в огород.

Чаво стоять?  Ить дел невпроворот…

 

Проверил, цел ли мой родимый лисапед,

И овощей продолжил сбор на свой обед.

Чаво наехали?.. Нихто их к нам не звал!

Напрасно трёпу я соседу не задал…

 

    

– Даст Бог, деданя, жизнь ещё наступит,

И в Колдаире расцветут сады.

Дела пустые экономике уступят.

И так хлебнул народ уже беды.

 

Ведь испокон веков вдоль рек селились люди:

Спасением всегда была вода.

Вернуть былое трудно, видно, будет,

Но я надеюсь на рассвет всегда.

 

Я верю, что коровники построят,

Овец отары степь заполонят,

Медпункт и школу, наконец, откроют,

Колокола на церкви зазвонят.

 

Заколосится рожь с пшеницей в поле.

Расчистит Дон, как раньше, земснаряд.

И молодёжь захочет жить на воле,

Не уезжая с Дона в Волгоград.

 

Молюсь, деданя, о былом раздолье,

Чтобы вернуть вновь на село людей.

Ведь здесь живётся, дышится привольней.

На всей Земле нет уголка милей!